«Москва — третий Рим»
В возвышении Московского княжества как будущего центра Российского
государства огромную роль сыграли, таким образом, не только князья-воины — ее
устроители, но и духовные учителя того времени. Для объединения русской земли
необходима была не только сила, но и образцы нравственного подвига, необходима
была направляющая идея. Ответом на этот запрос времени и стала идея «Москва —
третий Рим
Идею «Москва — третий Рим» обычно связывают с именем старца псковского
Елизарова монастыря Филофея (ок. 1465–1542). Действительно, Филофей в своих
посланиях великому князю Московскому Василию Ивановичу сформулировал и
обосновал ее в соответствии с господствовавшим в то время миропониманием и
духовными запросами общества. Филофей писал царю: «Храни и внимай благочестивый
царь тому, что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали,
а третий стоит, четвертому же не бывать». Эта формулировка и стала классическим
выражением мессианской концепции Москвы как третьего Рима.
Идея Москвы как третьего Рима имела глубокое историческое основание. Для
русского религиозного сознания, привыкшего сверять свои мысли и поступки с
авторитетом истинной веры, нерушимым оплотом почитался второй Рим —
Константинополь. Падение этого оплота, сначала духовное, вследствие согласия
греческих иерархов на Флорентийском соборе 1439 г. на унию (унию –
это союз) с католической церковью, а затем и политическое — захват
города турками в 1453 г.,
было равносильно вселенской катастрофе. Общественное сознание усиленно искало
адекватную ему замену. Москва, одержавшая в недавнем прошлом победу над
«неверными», выступившая собирательницей русских земель и защитницей всех
православных народов, предстала как вполне достойная восприемница второго Рима
— Константинополя.
Филофей не раскрывает полного чередования мировых царств, а непосредственно
останавливается на старом Риме, указывает его преемство Константинополем —
вторым Римом, и, наконец, переходит к Руси, с богоспасительной Москвою, этим
третьим Римом — и последним.
Таким образом, России предписывалась роль хранительницы единственно истинно
христианской православной веры; в свою очередь православие объявлялось
«русским», а русское государство — единственным и подлинно христианским и в
этом смысле вселенским царством. Московские государи довольно быстро уловили
этот второй смысл и увидели в идее то, что было созвучно их собственным устремлениям,
связанным и с укреплением политических позиций Москвы, и с укреплением
самодержавия. Новый религиозный статус Москвы, на которую перешла благодать
Божия, делал ее Центром всего христианского мира и, соответственно, царя
Московского превращал во «вседержителя», ответственного лишь перед Богом и
потому ни с кем не делящего «вверенную» ему власть, в том числе и с церковью.
|